| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Главная » 2010 » Июнь » 18 » РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ ч.2
22:38 РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ ч.2 |
В своих трудах (Опытная, наблюдательная и умозрительная физика, Философическое определение природы и человека) он развивал, в частности, идею синтеза опыта и умозрения, понимание природы как целостного, живого единства, учение о мировой душе и Абсолюте как "сущности всеобщей жизни".В 18 столетии светская философия в России делала первые шаги. Для нее это был период становления и школы. В российском образованном обществе новые философские идеи воспринимались с большим энтузиазмом. "Наша эпоха удостоена звания философской, — говорил президент Российской академии наук Домашнев в 1777, — потому что философский дух стал духом времени, священным началом законов и нравов". Энтузиазм в восприятии философских идей был так велик, что нередко приводил к идеологической увлеченности, имеющей мало общего с подлинно философским поиском истины, всегда связанным с традицией, но в то же время самостоятельным и свободным. В целом, успешно преодолевая такого рода идеологизированность и сопутствующие ей черты эклектики и эпигонства, русская философская мысль уже в 18 столетии добивается существенного прогресса.
Первые десятилетия 19 в. в России характеризуются столь же интенсивным интересом к европейской философии. В центре внимания теперь крупнейшие представители немецкой классической философии — Кант, Гегель и Шеллинг. В 1823 в Москве возникает философский кружок "Общество любомудров", созданный очень молодыми людьми (председателю кн. Одоевскому тогда было 20 лет, секретарю Веневитинову — 18, будущему славянофилу Киреевскому — 17). Кружок просуществовал немногим более двух лет. Для любомудров было характерно эстетическое восприятие и переживание философских идей, и это в значительной мере определило своеобразие русского романтизма. Если же говорить о философских истоках отечественного романтизма более определенно, то в первую очередь следует назвать имя Шеллинга. Первым известным русским шеллингианцем был Данило Михайлович Велланский (1774-1847), медик по образованию. Во время обучения в Германии ему довелось слушать лекции молодого Шеллинга. Вернувшись в Россию и приступив к преподавательской деятельности, Велланский активно пропагандировал натурфилософские идеи Шеллинга. В своих трудах (Опытная, наблюдательная и умозрительная физика, Философическое определение природы и человека) он развивал, в частности, идею синтеза опыта и умозрения, понимание природы как целостного, живого единства, учение о мировой душе и Абсолюте как "сущности всеобщей жизни". Последователем Шеллинга считал себя и профессор Московского университета Михаил Григорьевич Павлов (1793-1840), тоже получивший естественнонаучное образование. Павлов следовал принципам шеллингианства в своей натурфилософии (Натуральная история; Философия трансцендентальная и натуральная) и романтической эстетике. Авторитет Велланского и Павлова сыграл немалую роль в становлении мировоззрения участников "Общества любомудров".
Один из руководителей этого кружка, князь Владимир Федорович Одоевский (1803-1869), замечательный писатель, крупнейший представитель русского романтизма, также испытал глубокое влияние философских идей Шеллинга. Русские ночи (1844), главная книга Одоевского, содержит исключительно высокую оценку творчества немецкого философа: "В начале 19 века Шеллинг был тем же, чем Христофор Колумб в 15, он открыл человеку неизвестную часть его мира… его душу". Одоевский лично знал русских шеллингианцев — Велланского и Павлова. Уже в 1820-х годах, переживая увлечение философией искусства Шеллинга, он написал ряд статей, посвященных проблемам эстетики. Но увлечение Шеллингом в духовной биографии Одоевского далеко не единственное. В 1830-е годы он находился под сильным влиянием идей новоевропейских мистиков — Сен-Мартена, Арндта, Портриджа, Баадера и др. В дальнейшем Одоевский изучал патристику, проявляя, в частности, особый интерес к традиции исихазма. Результатом многолетних размышлений о судьбах культуры и смысле истории, о прошлом и будущем Запада и России стали его Русские ночи.
В этой работе видно влияние идей Шеллинга. Так, критика западной цивилизации, содержащаяся в Русских ночах, в определенной мере восходит именно к тезису Шеллинга о кризисе западной рационалистической традиции. То, что прежде всего не принимал русский романтик в современной ему европейской жизни, можно выразить одним постоянно используемым им понятием — "односторонность". "Односторонность есть яд нынешних обществ и причина всех жалоб, смут и недоумений", — утверждал Одоевский в Русских ночах. Эта универсальная односторонность, считал мыслитель, есть следствие рационалистического схематизма, не способного предложить сколько-нибудь полное и целостное понимание природы, истории и человека. По Одоевскому, только символическое познание может приблизить познающего к постижению "таинственных стихий, образующих и связующих жизнь духовную и жизнь вещественную". Для этого, пишет он, "естествоиспытатель воспринимает произведения вещественного мира, эти символы вещественной жизни, историк — живые символы, внесенные в летописи народов, поэт — живые символы души своей". Мысли Одоевского о символическом характере познания близки общей традиции европейского романтизма, в частности теории символа Шеллинга (в его философии искусства) и учению Ф.Шлегеля и Ф.Шлейермахера об особой роли в познании герменевтики — искусства понимания и интерпретации. Человек, по Одоевскому, в буквальном смысле живет в мире символов, причем это относится не только к культурно-исторической жизни, но и к природной: "В природе все есть метафора одно другого". Сущностно символичен и сам человек. В человеке, утверждал мыслитель-романтик, "слиты три стихии — верующая, познающая и эстетическая". Эти начала могут и должны образовывать гармоническое единство не только в человеческой душе, но и в общественной жизни. Именно подобной цельности не обнаруживал Одоевский в современной цивилизации. Напротив, он видел там торжество "односторонности", причем в наиболее худшем варианте — односторонности материальной.
Славянофильство. Славянофильство — неотъемлемая органическая часть русской общественной мысли и культуры 19 в. Постоянный и резкий критик славянофилов В.Г.Белинский писал: "Явление славянофильства есть факт, замечательный до известной степени, как протест против безусловной подражательности и как свидетельство потребности русского общества в самостоятельном развитии". Члены славянофильского кружка не создали законченных философских или социально-политических систем. Хомяков, братья Аксаковы, Киреевский, Самарин — в первую очередь, культурные и общественные деятели, и славянофильство имеет мало общего с философскими школами и направлениями западного типа. В то же время есть все основания говорить о вполне определенных и последовательных метафизических позициях ведущих славянофилов. В первую очередь это относится к А.С.Хомякову и И.В.Киреевскому.
Круг духовных интересов и деятельности А.С.Хомякова (1804-1860) был исключительно широк: религиозный философ и богослов, историк, экономист, разрабатывавший проекты освобождения крестьян, автор ряда технических изобретений, полиглот-лингвист, поэт и драматург, врач, живописец. Зимой 1838-1839 он познакомил друзей со своей работой О старом и новом. Эта статья-речь вместе с последовавшим на нее откликом И.В.Киреевского ознаменовала возникновение славянофильства как оригинального течения русской общественной мысли. В данной работе Хомяковым была очерчена постоянная тема славянофильских дискуссий: "Что лучше, старая или новая Россия? Много ли поступило чуждых стихий в ее теперешнюю организацию?… Много ли она утратила своих коренных начал и таковы ли были эти начала, чтобы нам о них сожалеть и стараться их воскресить?"
Взгляды Хомякова тесно связаны с его богословскими идеями и в первую очередь с экклезиологией (учением о Церкви). Под Церковью он понимал прежде всего духовную связь, рожденную даром благодати и "соборно" объединяющую множество верующих "в любви и истине". В истории подлинный идеал церковной жизни сохраняет, по убеждению Хомякова, только православие, гармонически сочетая единство и свободу и тем самым реализуя центральную идею Церкви — идею соборности. Напротив, в католицизме и протестантизме принцип соборности исторически нарушен. В первом случае — во имя единства, во втором — во имя свободы. Но и в католицизме, и в протестантизме, как доказывал Хомяков, измена соборному началу привела только к торжеству рационализма, враждебного "духу Церкви".
Религиозная онтология Хомякова последовательно теоцентрична, ее основу составляет идея божественного "волящего разума" как первоначала всего сущего: "мир явлений возникает из свободной воли". Собственно, философия Хомякова — это, в первую очередь, опыт воспроизведения интеллектуальной традиции патристики, претендующей скорее на верность духу образца, чем на оригинальность. Существенное значение имеет утверждаемая Хомяковым неразрывная связь воли и разума, "как божественного, так и человеческого", что принципиально отличает метафизическую позицию лидера славянофилов от разнообразных вариантов иррационалистического волюнтаризма (А.Шопенгауэр, Э.Гартман и др.). Отвергая рационализм, Хомяков обосновывает необходимость цельного знания ("живознания"), источником которого выступает соборность: "совокупность мышлений, связанных любовью". Таким образом, религиозно-нравственное начало играет определяющую роль и в познавательной деятельности, оказываясь как предпосылкой, так и конечной целью познавательного процесса. Как утверждал Хомяков, все этапы и формы познания, т.е. "вся лестница получает свою характеристику от высшей степени — веры".
Ответственность за то, что западная культура подпала под власть рационализма, он (как и все славянофилы) возлагал прежде всего на католицизм. Но, критикуя Запад, Хомяков не был склонен к идеализации ни прошлого России (в отличие, например, от К.С.Аксакова), ни тем более ее настоящего. В русской истории он выделял периоды относительного "духовного благоденствия" (царствования Федора Иоанновича, Алексея Михайловича, Елизаветы Петровны). Выбор был связан с отсутствием в эти периоды "великих напряжений, громких деяний, блеска и шума в мире". Речь шла о нормальных, в понимании Хомякова, условиях для органического, естественного развития "духа жизни народа", а не о канувших в Лету "великих эпохах". Будущее России, о котором мечтал лидер славянофилов, должно было стать преодолением "разрывов" русской истории. Он надеялся на "воскресение Древней Руси", хранившей, по его убеждению, религиозный идеал соборности, но воскресение — "в просвещенных и стройных размерах", на основе нового исторического опыта государственного и культурного строительства последних столетий.
Иван Васильевич Киреевский (1806-1856), так же как и Хомяков, был склонен связывать отрицательный опыт западного развития прежде всего с рационализмом. Оценивая попытки преодоления рационализма (Паскаль, Шеллинг), он считал, что их неудача была предопределена: философия зависит от "характера господствующей веры", и на католическо-протестантско>м Западе (обе эти конфессии, согласно Киреевскому, глубоко рационалистичны) критика рационализма приводит либо к обскурантизму и "невежеству", либо, как это случилось с Шеллингом, к попыткам создать новую, "идеальную" религию. Киреевский ориентировался на православный теизм, и будущая "новая" философия виделась ему в формах православного, "истинного" осуществления принципа гармонии веры и разума, в корне отличного от его католической, томистской модификации. В то же время Киреевский отнюдь не считал бессмысленным опыт европейского философского рационализма: "Все ложные выводы рационального мышления зависят только от его притязания на высшее и полное познание истины".
В религиозной антропологии Киреевского главенствующее место занимает идея цельности духовной жизни. Именно "цельное мышление" позволяет личности и обществу ("все, что есть существенного в душе человека, вырастает в нем только общественно") избежать ложного выбора между невежеством, которое ведет к "уклонению разума и сердца от истинных убеждений", и "отделенным логическим мышлением", способным отвлечь человека от всего в мире, кроме его собственной "физической личности". Вторая опасность для современного человека, если он не достигнет цельности сознания, особенно актуальна, полагал Киреевский, ибо культ телесности и культ материального производства, получая оправдание в рационалистической философии, ведет к духовному порабощению. Философ считал, что принципиально изменить ситуацию может только перемена "основных убеждений". Как и Хомяков в учении о соборности, Киреевский связывал возможность рождения нового философского мышления не с построением систем, а с общим поворотом в общественном сознании, "воспитанием общества". Как часть этого процесса общими ("соборными"), а не индивидуальными интеллектуальными усилиями и должна была войти в общественную жизнь новая, преодолевающая рационализм философия.
Западничество. Российское западничество 19 в. никогда не было однородным идейным течением. Среди общественных и культурных деятелей, считавших, что единственный приемлемый и возможный для России вариант развития — это путь западноевропейской цивилизации, были люди самых разных убеждений: либералы, радикалы, консерваторы. На протяжении жизни взгляды многих из них существенно менялись. Так, ведущие славянофилы И.В.Киреевский и К.С.Аксаков в молодые годы разделяли западнические идеалы (Аксаков был участником "западнического" кружка Станкевича, куда входили будущий радикал Бакунин, либералы К.Д.Кавелин и Т.Н.Грановский, консерватор М.Н.Катков и др.). Многие идеи позднего Герцена явно не вписываются в традиционный комплекс западнических представлений. Сложной была и духовная эволюция Чаадаева, безусловно, одного из наиболее ярких русских мыслителей-западников.
П.Я.Чаадаев (1794-1856), несомненно, считал себя христианским мыслителем. Столь характерная для русской мысли обращенность к теме истории обретает в его творчестве новые черты. Чаадаев утверждал в своих сочинениях культурно-историческую роль христианства. Он писал, что историческая сторона христианства заключает в себе всю "философию христианства". В "историческом христианстве" находит, по Чаадаеву, выражение сама суть религии, которая является не только "нравственной системой", но действующей универсально божественной силой. Можно сказать, что для Чаадаева культурно-исторический процесс имел сакральный характер. Остро чувствуя и переживая священный смысл истории, Чаадаев основывал свою историософию на концепции провиденциализма. Для него несомненно существование божественной воли, ведущей человечество к его "конечным целям". В своих работах он постоянно подчеркивал мистический характер действия "божественной воли", писал о "Тайне Промысла", о "таинственном единстве" христианства в истории и т.д. Тем не менее рационалистический элемент присутствует в его мировоззрении и играет достаточно существенную роль, соседствуя с мистицизмом. Апология исторической Церкви и Промысла Божия оказывается средством, открывающим путь к признанию исключительной, едва ли не абсолютной ценности культурно-исторического опыта человечества. "Конечно, не все в европейских странах, — писал Чаадаев, — проникнуто разумом, добродетелью, религией, далеко нет, — но все в них таинственно повинуется той силе, которая властно царит там уже столько веков". Западный путь, при всем его несовершенстве, есть исполнение сакрального смысла истории.
Западник-радикал Виссарион Григорьевич Белинский (1811-1848) в молодости пережил страстное увлечение немецкой философией: эстетикой романтизма, идеями Шеллинга, Фихте, а несколько позднее — Гегеля. Однако верным гегельянцем критик был сравнительно недолго. Уже в начале 1840-х годов он резко критикует рационалистический детерминизм гегелевской концепции прогресса, утверждая, что "судьба субъекта, индивидуума, личности важнее судеб всего мира". Персонализм Белинского был неразрывно связан с его увлечением социалистическими идеалами. Идеал общественного строя, основанного "на правде и доблести", должен быть воплощен в реальность, прежде всего во имя суверенных прав личности, ее свободы от любых форм социального и политического гнета. Дальнейшая эволюция взглядов Белинского сопровождалась усилением критического отношения к столь увлекавшему его в молодые годы философскому идеализму. Религиозные же убеждения молодости уступали настроениям явно атеистического толка. Эти настроения позднего Белинского вполне симптоматичны: в российском западничестве все в большей степени начинает доминировать идеология политического радикализма.
Михаил Александрович Бакунин (1814-1875) был одним из наиболее ярких представителей российских западников-радикалов. Его философское образование (под влиянием Н.В.Станкевича) начиналось с усвоения идей Канта, Фихте и Гегеля. Определенное воздействие на молодого Бакунина оказали сочинения европейских мистиков (в частности, Сен-Мартена). Но наиболее значительную роль в его духовной эволюции сыграло гегельянство. В опубликованной в 1842 в Германии статье Реакция в Германии Бакунин писал о гегелевской диалектике абсолютного духа как о процессе революционного разрушения и творчества. Впрочем, уже в этот период его отношение к философии становится все более критическим. "Долой, — заявлял Бакунин, — логическое и теоретическое фантазирование о конечном и бесконечном; такие вещи можно схватить только живым делом". Таким "живым делом" для него стала революционная деятельность. Исключительный по своему напряжению пафос революционного утопизма пронизывает все последующее творчество Бакунина. "Радость разрушения есть в то же время творческая радость", — утверждал он. И это одно из многих его утверждений подобного рода. "Светлое будущее", ради которого Бакунин-революционер был готов жертвовать своей и чужой жизнью, предстает в его описании в виде некой грандиозной утопии, не лишенной религиозных черт: "Мы накануне великого всемирного исторического переворота… он будет носить не политический, а принципиальный, религиозный характер…". В 1873 в работе Государственность и анархия русский революционер пишет о гегельянстве как о "веренице сомнамбулических представлений и опытов". В своей радикальной критике всяческой метафизики поздний Бакунин не ограничивался неприятием философского идеализма. В метафизичности он упрекал Л.Фейербаха, философов-позитивистов и даже таких материалистов, как Бюхнер и Маркс.
Александр Иванович Герцен (1812-1870), как и большинство российских западников-радикалов, прошел в своем духовном развитии через период глубокого увлечения гегельянством. В молодости он испытал также влияние Шеллинга, романтиков, французских просветителей (в особенности Вольтера) и социалистов (Сен-Симона). Влияние Гегеля, однако, наиболее отчетливо прослеживается в его работах философского характера. Так, в цикле статей Дилетантизм в науке (1842-1843) Герцен обосновывал и интерпретировал гегелевскую диалектику как инструмент познания и революционного преобразования мира ("алгебра революции"). Будущее развитие человечества, по убеждению автора, должно привести к революционному "снятию" антагонистических противоречий в обществе. На смену оторванным от реальной жизни научным и философским теориям придет научно-философское знание, неразрывно связанное с действительностью. Более того, итогом развития окажется слияние духа и материи. Центральной творческой силой "всемирного реалистического биения пульса жизни", "вечного движения" выступает, по Герцену, человек как "всеобщий разум" этого универсального процесса.
Эти идеи получили развитие в основном философском сочинении Герцена — Письмах об изучении природы (1845-1846). Высоко оценивая диалектический метод Гегеля, он в то же время критиковал философский идеализм и утверждал, что "логическое развитие идет теми же фазами, как развитие природы и истории; оно… повторяет движение земной планеты". В этой работе Герцен вполне в духе гегельянства обосновывал последовательный историоцентризм ("ни человечества, ни природы нельзя понять помимо исторического бытия"), а в понимании смысла истории придерживался принципов исторического детерминизма. Однако в дальнейшем его оптимистическая вера в неизбежность и разумность природного и социального прогресса оказалась существенным образом поколебленной.
Оценки европейской действительности, данные поздним Герценом, были в целом пессимистическими. В первую очередь это относится к его анализу процесса формирования нового типа массового сознания, исключительно потребительского, основанного на глубочайшем и вполне материалистическом индивидуализме — "эгоизме". Такой процесс, по Герцену, ведет к тотальному "омассовлению" общественной жизни и соответственно к ее своеобразной энтропии ("поворот всей европейской жизни в пользу тишины и кристаллизации"), к утрате всякого индивидуального и личностного своеобразия. Разочарование в европейском прогрессе привело Герцена "на край нравственной гибели", от которой спасла лишь "вера в Россию". Он не стал славянофилом и не отказался от надежд на возможность установления в России социализма, который связывал прежде всего с крестьянской общиной. Эти его идеи стали одним из источников народнической идеологии.
Преимущественно в русле западничества формировалась и традиция российского либерализма. Среди деятелей отечественной культуры прошлого века были и те, кого по праву можно назвать либеральными мыслителями. К их числу относится известный русский правовед и историк К.Д.Кавелин.
Константин Дмитриевич Кавелин (1818-1885), увлекавшийся в юности гегельянством и с почтением относившийся к славянофилам (в особенности к Хомякову), под влиянием Белинского, а позднее Герцена и Грановского стал убежденным западником. К трудам философского характера относятся прежде всего две его работы: Задачи психологии (1872) и Задачи этики (1884). "Очень осторожный мыслитель", по характеристике В.В.Зеньковского, Кавелин был склонен к философскому релятивизму и скептицизму ("в мире нет безусловных начал и принципов — все в нем условно и относительно"). Он всегда стремился избегать крайностей как "отвлеченного" идеализма ("метафизические миражи"), так и последовательного материализма. Решающую роль в истории Кавелин отводил личностному началу. Соответственно и смысл русской истории он видел в становлении и укреплении "начал личности", что должно было в конечном счете привести к сближению России с Западом. Исторический прогресс был для него немыслим вне нравственного развития человечества.
В духе либерализма интерпретировал гегелевское наследие русский юрист и историк Борис Николаевич Чичерин (1828-1904). Будучи одним из видных представителей "государственной школы" в русской историографии и сторонником конституционной монархии, он был убежден, что именно в последней может быть достигнуто гармоническое единство прочной государственности и общественной жизни, основанной на либеральной идее суверенных прав и свобод личности. Основные философские идеи Чичерина содержатся в его трудах Наука и религия (1879), Мистицизм в науке (1880), Основания логики и метафизики и др. Пережив в молодости глубокое увлечение гегелевской философией, он и в дальнейшем руководствовался ее фундаментальными принципами. В трактовке русского мыслителя подлинно философский подход к действительности "состоит в сочетании противоположностей", прежде всего материального мира и "мира мыслящих субъектов". Деятельность последних в истории определяет универсально-онтологическ>ий характер прогресса, поскольку в конечном счете эта деятельность коренится в абсолютном духе, который направляет диалектический процесс развития мира и человечества. При этом человеческая свобода сохраняет свое значение, так как человек изначально причастен Абсолюту, будучи одновременно конечным и бесконечным существом. "Абсолютность" и "бесконечность" человека определяется в первую очередь его разумом как реальной формой абсолютного духа. "Верховной наукой", постигающей смысл происходящего в мире, оказывается, согласно Чичерину, история, а точнее — метафизика истории. В историческом процессе философ-метафизик обнаруживает логику развития идей, которая и выражает суть данного процесса. Поэтому особое значение среди исторических дисциплин имеет история человеческой мысли, история философии.
Позитивизм и материализм. Огромное влияние позитивистских и материалистических идей на русскую интеллигенцию 19 в. носило не столько философский, сколько идеологический характер. В сущности, это был очередной и закономерный этап развития западнической идеологии, своего рода русский "список" вполне уже секуляризованного и материалистически ориентированного западного сознания. Увлечение новыми вариантами европейской идеологии могло иметь и нередко имело поверхностный характер, оказывалось идеологической модой. Но материалистические и позитивистские идеи достаточно рано нашли на российской почве искренних и последовательных сторонников. Не было недостатка и в тех, кто проявлял глубокий интерес к философскому обоснованию этих течений.
На формирование философских взглядов Петра Лавровича Лаврова 1823-1900), одного из лидеров народничества, оказали влияние идеи Л.Фейербаха, О.Конта, Г.Спенсера, а позднее К.Маркса. В его философских сочинениях (Механическая теория мира, 1859; Практическая философия Гегеля, 1859; Очерки вопросов практической философии, 1860; Три беседы о современном значении философии, 1861) царит дух "позитивной философии": обосновывается решающее значение научного знания, решительно критикуются различные формы метафизики. Критиковал Лавров и вульгарный материализм немецких естествоиспытателей (К.Бюхнера, Л.Фохта и др.), видя в нем не столько вульгаризацию материалистической философии, сколько одно из ее наиболее последовательных исторических проявлений. Материализм, с его учением о единой, независимой от сознания субстанции, был для Лаврова своеобразным вариантом метафизической веры. По убеждению русского мыслителя, предметом философии должен быть прежде всего "цельный человек", и потому философский опыт может быть только "философским антропологизмом". Только через человека, через осмысление его исторического и индивидуального опыта можно прийти к подлинно научному, философскому пониманию внешней действительности. В социологической концепции истории Лаврова (Исторические письма, 1870) подлинными историческими деятелями оказываются "развитые, критически мыслящие личности" — прогрессивные и, в сущности, всегда революционно настроенные представители образованного слоя общества. Эти личности определяют критерии прогресса, цели и идеалы общественного развития. Такой подход приводит к признанию решающей роли субъективного начала в истории. Для Лаврова в социологии и философии истории действует именно субъективный метод: общественные изменения своеобразны, неповторимы, они являются результатом усилий личности и объективные научные методы к ним не приложимы
П.Л.Лавров, безусловно, не был эпигоном европейского позитивизма и материализма. Его философские и социологические взгляды достаточно самостоятельны и оригинальны. Это же можно сказать и о творчестве другого крупного теоретика народничества, Николая Константиновича Михайловского (1842-1904), также развивавшего "субъективный метод". Гораздо более ортодоксальными последователями основоположников западного позитивизма в России в то время были Г.Н.Вырубов, Е.В. де Роберти, В.В.Лесевич. Определенным влиянием позитивистские идеи пользовались в научных кругах. Интерес к философии позитивизма проявляли, в частности, такие крупные ученые, как И.М.Сеченов и Н.И.Пирогов.
Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889) — признанный лидер радикальной российской интеллигенции 1860-х годов — также испытал влияние позитивистской философии. "Единственной философской системой, верной научному духу" называл Чернышевский учение основоположника позитивизма — О.Конта. В то же время многое в учении французского мыслителя он не принимал и оценивал весьма критически (в частности, контовскую концепцию трех ступеней эволюции человечества). Идеализм во всех его разновидностях был для Чернышевского постоянным объектом критики — непримиримой и радикальной. К основным философским трудам Чернышевского относятся: Эстетические отношения искусства к действительности (1855), Антропологический принцип в философии (1860), Характер человеческого знания (1885).
|
|
Категория: Новости |
Просмотров: 670 |
Добавил: orlover
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
|
